Виктор, наверно, почувствовал ее состояние.
— Алина, тебе надо все это хорошо запомнить. Фамилию, место рождения, другие подробности.
Феликс его поправил:
— Не Алина, а Марта. И не только запомнить, что тут написано, но и знать многое другое. Например, как выглядит твоя деревня. Хочешь — придумай, хочешь — вспоминай. Ведь родители тебя в детстве вывозили на лето куда-нибудь?
Она кивнула.
— Вот и считай, что это и есть твоя родная деревня.
— Дом, двор. Вспомни, где был колодец, где огород.
— За сараем большой малинник. — Она вдруг вспомнила, как бегала туда с подружкой прятаться.
Малинник был густой и уж, конечно, выше их небольшого тогда роста.
— И еще, — Феликс опять почему-то посмотрел на Виктора, словно спрашивая, продолжать ли. — И еще тебе надо придумать себе биографию.
— Скажем, для начала… — Виктор пришел ей на помощь, — надо найти оправдание, почему волосы крашеные. И вообще — почему у тебя городской вид и не совсем деревенская речь. Насчет волос можно объяснить просто — ты хочешь быть похожей на настоящую горожанку. Завивка у парикмахера не по карману, а эта, как ее…
— Перекись, — подсказала Мария.
— …да, перекись стоит недорого, и ею можно самой выкраситься. Насчет же остального… — Он задумался.
— Слушай, — вмешался Феликс. — А что, если твоя Марта Шиховска рано осталась сиротой и в пятнадцать, или сколько там, лет ее, то есть тебя, привезли в город и отдали в прислуги?
— Хорошо. Спасибо.
— Грамоте ты научилась при дочке господ, у которых служила. — Феликс говорил так уверенно, будто не на ходу, а давно придумал все это. — Скажем, твои хозяева были хорошие люди, видели, что ты смышленая, любознательная, и разрешали сидеть рядом с дочкой, когда та готовила уроки. Заодно ты следила за ней, чтобы хорошо занималась, и сама все запоминала. Словом, что-то в этом роде. Но можешь придумать и что-нибудь другое.
— Зачем другое?
Виктор тоже сказал, что ничего другого придумывать не надо — такое объяснение звучит вполне убедительно.
Сочиняли, что она должна говорить хозяйке, когда придет наниматься.
Потом Феликс еще раз проверил — и как она будет молиться, и как исповедоваться. Дал ей еще один крестик — пусть один носит на себе, а второй повесит на стене, над кроватью. И картинку «Рождение Христа» дал, чтобы повесила рядом. Опять напомнил, чтобы не оставляла у хозяйки своего удостоверения.
Она отвечала, слушала, понимала. И не верила, что все это на самом деле — чужие документы, придуманная жизнь. И что уже скоро, завтра утром, она должна будет уйти отсюда. Что наймется прислугой в неизвестный дом. Будет какой-то Мартой Шиховской. И главное, одна, без Яника. Тогда она и спохватилась:
— А для Ноймы с Яником ты достал?
Феликс помрачнел, и она сразу догадалась.
— Тогда пусть это удостоверение будет для них.
— А я… я вернусь в подвал.
— Никуда ты не вернешься.
— А где ты возьмешь для Ноймы и Яника?
— Нигде. — Феликс замялся. — Нойме тоже придется быть Мартой Шиховской.
— Как?! — Она действительно в тот миг не поняла.
— Сдадим в полицию вот этот, — он из той же холщовой торбочки вытащил «Dowod osobisty» польских времен, чтобы вместо него выдали такое же, как твое, но уже немецкое.
— Все равно мое, то есть подлинное, отдайте Нойме. А мне — это, старое.
— Если бы можно было!
— Почему нельзя?
— Тут указаны приметы. Рост средний, лицо круглое, глаза серые, волосы светлые. Обрати внимание, некрашеные, а изначально светлые.
Она понимала, что Феликс прав. И что вообще она не должна с ним спорить. Хотя бы из благодарности. Ведь они с Марией рискуют жизнью. Своей, спящих в столовой девочек и даже не родившегося еще малыша. С того самого мгновенья, как Виктор пришел сюда, им грозит опасность. И все равно они вот уже два дня и две ночи держат его. И ее. А завтра, когда они уйдут, придут Нойма с Яником. Мария его искупает в ванне, оденет во все чистое, накормит. Яник здесь согреется… И когда Феликс выпрашивал у кого-то эти документы, он рисковал. Как объяснил, зачем они ему?
Но она повторила:
— Подлинное удостоверение отдай Нойме.
Все трое молчали.
— …Может, на приметы не обратят внимания, и…
Феликс нетерпеливо перебил ее:
— На что не обратят внимания? На то, что рост у тебя отнюдь не средний, а лицо совсем не круглое? Да ты посмотри на фотографию!
— Но вместо этой ведь будет моя…
Виктор тоже начал сердиться, — заходили желваки. Она и сама понимала, что Феликс прав. Но не могла… Она не могла согласиться, чтобы у Ноймы, которая будет с Яником, был этот, старый, недействительный «Довуд», а у нее настоящий документ. В полиции ведь могут отказать на основании недействительного выдать новый.
— У Ноймы глаза тоже не серые.
— Одну неточность еще можно объяснить ошибкой волостного писаря или кого-то там другого, что голубые глаза ему показались сероватыми. А почему ни одна примета не соответствует — и объяснять не придется.
Она хотела его попросить, и Виктора, и Марию, чтобы они ее поняли! На что ей спасенье, если неизвестно, как будет с Яником. И вообще надо было Нойме с Яником сюда прийти первыми. Зря она дала себя уговорить, что при ней Яника труднее будет увести.
— Но что Нойма ответит, когда ее спросят, почему у нее нет теперешнего удостоверения, а есть только старый «Довуд»?
— Что теперешнее потеряла.
— А ты, — вмешался Виктор, — в случае… сама понимаешь, в каком случае, утверждай, что эти бумаги нашла. Хорошо?