— Только непонятно, откуда в ней рыжие волосы, — Феликс тоже улыбался. — Какая-нибудь бабка случайно не согрешила, а?
— У тебя одни грехи на уме, — махнула рукой Мария. Рожать ей, пожалуй, через две-три недели.
— Почему одни грехи? Виктор может подтвердить, что вне дома я вполне серьезный человек.
Он может подтвердить только старание обоих делать вид, что его приход их ничуть не взволновал. Но они встревожены. Сильно встревожены. Поэтому надо не откладывать разговора.
— Я бы ни в коем случае не решился подвергнуть вас опасности и прийти, если бы не безвыходность нашего положения.
Феликс опять — что за привычка у него появилась! — опустил голову. А Мария, наоборот, смотрела на него так, будто именно глазами, удивленно-испуганными глазами, вбирает каждое его слово. И он объяснил, откуда пришел, сколько времени они уже там, что больше им не выдержать, особенно Янику. Поэтому он решил найти какое-нибудь другое, относительно безопасное и не такое холодное место.
Феликс по-прежнему смотрел в пол. Теперь и Мария опустила глаза. И ему не оставалось ничего другого, как объяснить:
— Я не знал, что к вам вселили немецкого офицера. И что ждете ребенка. — Виктор понимал, что сам подсказывает им основание для отказа, но все равно повторил: — Я… мы с Алиной не думали, что могут быть, так сказать, дополнительные сложности.
Он умолк. Теперь на кухне было очень тихо…
— Мы не могли… — Наконец Феликс заговорил, — воспротивиться его вселению.
— К соседям напротив тоже вселили, — поддержала его Мария.
— Понимаю…
Снова стало тихо.
— Твоих бы надо в такое место, где не будет свидетелей.
Это он и сам понимает.
— Ой! — воскликнула Мария и положила руку на живот. Третья беременность, а все еще умиляется каждому движению ребенка. Но нет, она, кажется, не потому. — Я придумала! Надо поговорить со Стефой, она ведь живет одна.
— Вы ее хорошо знаете?
— Алина ее хорошо знает. Когда-то они были лучшими подругами. Стефа из их дома просто не вылезала.
— Алина что-то рассказывала. Но потом они, кажется, перестали общаться.
— Это когда Стефа вышла за своего старика.
— Допустим, не за него, — уточнил Феликс, — а за его деньги.
— Он… — Мария запнулась, — не очень любил людей вашей национальности.
«Людей вашей национальности…»
— …но теперь, когда его нет…
— Старое сердце не выдержало радости, когда немцы вернули национализированный Советами особняк, — опять внес ясность Феликс.
О Стефе сказали все. Казалось, они не знают, о чем еще говорить. Молчание становилось всем троим в тягость.
Неожиданно Феликс поднялся.
— Пожалуй, схожу за ней.
— Не поздно? — Виктор спохватился, что скоро комендантский час. Здесь, в этой такой знакомой кухне, он забыл о времени.
— Ничего, я проходными дворами. Она живет близко, через три дома от нас. — У порога он остановился. — Хочешь побриться?
— Да, да, конечно! — Он не только хочет, ему обязательно надо побриться. Если эта Стефа видела его когда-то с Алиной, она не должна заметить никаких перемен.
— Бритва в ванной, на полочке. И кисточка там. А мыло — сам видел, какое.
— Спасибо, найду.
Он вернулся в ванную. На табуретке лежат его грязные и мятые брюки. Рубашка. В таком виде он сюда пришел. А Стефа не должна его видеть таким, заросшим.
Он развел мыло, макнул кисточку. В зеркале по-прежнему отражался незнакомец, похожий на него. Только когда из-под щетины стало появляться лицо, он начал узнавать себя. Оказывается, он сильно похудел. Но это для Алининой подруги не имеет значения.
Когда он побрился и вернулся в кухню, Мария обрадовалась его виду:
— Все-таки без бороды привычнее!
Он и сам после ванны и бритья почувствовал себя другим. Словно к нему вернулось что-то прежнее. Вдруг он вздрогнул — звонят!
— Не пугайся, это Феликс. Вечно забывает взять ключи. — Мария пошла открывать.
— Так у тебя еще нет схваток? — Голос звонкий, веселого человека. — Феликс меня так торопил, что я думала — под окном уже стоит извозчик и надо помочь отвезти тебя в больницу.
— Как видишь, еще не надо.
— Даже нос напудрить не дал. — Она появилась на пороге — улыбающаяся, веселая. — О! У вас, оказывается, гость!
— Вы разве не знакомы? — спросила Мария. — Это Виктор Зив, муж Алины.
Стефа, кажется, вздрогнула.
— Что с нею?
— Ничего. Пока ничего…
— Слава богу! Я ее часто вспоминаю. — И добавила зачем-то игриво: — Правда, говорят, что молодость начинаешь вспоминать на пороге старости.
Надо было бы возразить, что к ней это не относится, но он еле выдавил из себя:
— Юность всегда приятно вспоминать.
— Ты ведь и родителей Алины знаешь, — опять пришла на помощь Мария.
— Как же! Ее мать решала за меня задачки по алгебре.
— А теперь? — спросил Феликс.
— Что теперь?
— Самостоятельно решаешь задачи?
Стефа недоуменно посмотрела на него. На Марию.
— При чем тут?..
— Алгебра, конечно, ни при чем. Я имею в виду другие задачи.
Стефа все так же непонимающе смотрела на него, и он пояснил:
— Те, которые ставит жизнь, особенно сегодняшняя жизнь.
Стефу эта загадочность только напугала. С лица исчезла улыбка.
— Вы же знаете, что я за Зигмасом была, как за каменной стеной. Теперь, когда его нет, я это особенно чувствую.
— Пасынок донимает?
— Совсем обнаглел. Уже требует не половину доходов от дома, а три четверти, их, видишь ли, стало трое.
— Кто у них родился?